Секунда, растянувшаяся в вечность - гулкую и жаркую. Ладонь, накрывшая возбужденную плоть, властно, по-хозяйски. Сладкий миг, невесомо застывший в воздухе, и расколовшийся на миллиарды осколков, стоило ладони скользнуть выше.
Фарамир приподнял голову, всматриваясь в лицо брата. Замкнутая сосредоточенность, смешанная с нежностью и освещенная тем темным пламенем, что полыхал в глубине серо-голубых глаз чудесным образом усиливала наслаждение от его прикосновений. Молчаливое одобрение, сквозившее в горячих ласках, успокаивало, убеждая в правильности действий.
Пальцы Боромира наконец справились с ремнем, и плотная ткань штанов с легким недовольным шорохом стала сползать с бедер, подчиняясь их горячей настойчивости. Мучительно медленно, миллиметр за миллиметром, обнажая нежную незагорелую плоть. Прохладный ночной воздух, ласкающий разгоряченную кожу, заставляющий ее покрываться мурашками. И сухой жар широкой мужской ладони, уверенно легшей на внутреннюю сторону бедра. Легкое скользящее движение: вверх-вниз, вверх-вниз... Ответная дрожь напряженного тела. Дыхание - хриплое и прерывистое. И голос брата, полный безумного, с трудом контролируемого, желания. Легкая насмешка в этом голосе заставила Фарамира приподняться на локте и посмотреть на брата. Темный силуэт на фоне стены: брат все еще был одет. "Что же, не надолго." Мысль юркой теплой змейкой скользнула в мозгу, заставив приедводителя следопытов довольно улыбнуться.
- Я сам не знал многого, - голос звучал приглушенно и задумчиво. Спокойно, если бы не вязкое пламя, зажегшееся в серо-зеленых глазах. - Но ты помог мне это осознать.

Вновь откинувшись на прохладное покрывало, Фарамир наблюдал за тем, как брат потянул вверх рубашку, снимая ее. Тонкая ткань ползла медленно, словно лаская напоследок бледно-золотистую кожу. И вслед за тканью скользил взгляд предводителя следопытов, изучая тело брата, словно увидев его впервые. Плоский подтянутый живот, широкий кожаный ремень странно контрастирует со светлой нежной кожей. Широкая грудь, покрытая мелкими капельками пота. Крепкие мускулы рук, сейчас напряженные в упорной борьбе с упрямой рубахой, жадно липнущей к телу. Шея с выступающим кадыком, на котором бешено пульсировала голубая жилка. Рубаха отлетает в сторону, открывая лицо, напряженное и сосредоточенное.
Широкая ладонь ложится на пряжку ремня: гладкую, тускло поблескивающую в свете факела и заглянувшей в окно луны. Прозрачные капельки пота, покрывающие грудь, соскальзывают вниз, чертя влажные дорожки, скапливаясь на границе, обозначенной темной кожей ремня. Фарамир шумно сглотнул, представив себе вкус этой кожи: влажной от пота, обжигающе горячей.
Одно движение, и негромкий стук обозначил место приземления еще одной детали одежды.
Прозвучавший вслед за этим вопрос вызвал мягкую улыбку.
- Когда собрался ехать в Ривенделл. В одно мгновение я ощутил страх, страх не успеть сказать тебе то, что чувствую. Он и сподвиг меня, - губы на секунду сжались, словно не желая говорить. - На такую откровенность.
В следующую секунду с них сорвался громкий, какой-то обреченный стон. Ладонь брата, мучительно медленно скользящая по члену Фарамира, словно взялась руководить его дыханием: скользящее движение вниз - оно замирает, легкое пожатие - из горла вырывается хриплый стон, медленное восхождение - легкие наполняются новой порцией воздуха. И вновь сильная ладонь скользит вниз, замирает на долю секунды, балансируя на самой грани, и долгий путь обратно. Бедра двигаются в такт ладони, стремясь удержать, продлить каждый миг ласки. Сладкое напряжение в паху нарастает, грозя превратится в нечто большее.

Горячее дыхание склонившегося над ним брата касалось кожи, вызывая легкую дрожь. Тихие слова проникали в мозг, заставляя кровь вскипать. Ладонь, скользившая по возбужденной плоти, двигалась неторопливо и размеренно, в древнейшем из танцев, не придуманном человеком, но заложенном самой природой.
Фарамир лежал, позволяя брату вытворять все эти немыслимо прекрасные вещи с его телом. Вдоль позвоночника прокатывались тяжелые волны жара и наслаждения, заставляя мужчину прогибаться навстречу жесткой ладони с хриплым стоном. Покрывало под ним сбилось, пропиталось горячим потом, покрывающим обнаженное тело, утратив свою прохладу и свежесть. Фарамир вообще не ощущал ничего кроме жара и всех его мельчайших полутонов: влажное тепло покрывала, сухой жар ладони Боромира, душное тепло ночи, собственное горячее и тяжелое дыхание...
Серо-зеленые глаза пристально всматриваются в лицо брата, стараясь уловить каждую эмоцию. Обжигающий откровенным желанием взгляд, жестко прикушенная нижняя губа и сосредоточенное выражение лица - решимость идти до конца. В эту суровую и бескомпромиссную решительность брата Фарамир был влюблен с детства.
Родное лицо так близко, что дыхание обоих мужчин, тяжело вырывающееся из приоткрытых губ, смешивается. Серо-зеленые глаза с безграничным доверием и слепым обожанием всматриваются в серо-голубые, сейчас почти синие, потемневшие от с трудом сдерживаемого желания.
Миг, и губы брата накрывают его собственные в жестком, неконтролируемо жестоком поцелуе. Они не просят и не требуют, но берут принадлежащее им по праву. Ладони Фарамира касаются спины Боромира, скользя по гладкой горячей коже, ощущая перекатывающиеся под ней крепкие мускулы. Вверх-вниз, с легким нажимом. Ладонь ложится на русый затылок, привлекая голову брата ближе. Губы открываются, покоряясь и отвечая на поцелуй.

Бесконечно долгие и сладостно медленные секунды поцелуя не оставили даже тех жалких крох сознания, что Фарами умудрялся до сих пор сохранять. Когда брат наконец оторвался от его губ, Фарамир лишь коротко вздохнул, словно воздух с трудом проникал в легкие. Ощущать горячие губы брата, нежные и жестокие одновременно, пить сбивчивое дыхание, сорванное с этих губ вместе с глухим стоном, деля этот короткий вздох на двоих - все это было настолько естественно и жизненно необходимо, что предводитель следопытов не сразу вспомнил как это - дышать самому.
Осваивая заново эту хитрую науку он наблюдал как брат освобождается от последних предметов одежды. Вот он наклонился, снимая сапоги: русые волосы зарыли лицо, мышцы живота напряглись, позвоночник прогнулся, натягивая нежную, влажную от пота золотистую кожу. Несколько томительных мгновений Боромир казался странно беззащитным в этой вроде бы безобидной позе, но вот сапоги сняты и военачальник Гондора распрямился, враз перестав казаться хрупким и уязвимым. Тяжелый, полный неприкрытого желания взгляд скользнул по распростертому перед ним телу. Взгляд полководца на уже захваченную, но еще не исследованную крепость.
Ладони ложатся на ремень, расстегивая его быстрым нетерпеливым движением. Плотная ткань брюк, неохотно подчиняясь этим настойчивым пальцам, медленно сползает по бедрам.
Тихий напряженный голос, которому нельзя, невозможно... нет, не хочется противится. Осознание того, что должно вот-вот произойти туманит разум. Фарамир медленно садится на постели окидывая обнаженное тело брата жадным взглядом, стремясь запечатлеть в памяти каждую черточку. Но приказ отдан и, неохотно оторвавшись от бесстыдного и такого влекущего зрелища, он послушно ложится на живот, чувствуя спиной обжигающий взгляд.