Tolkien&Slash |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Tolkien&Slash » Третья Эпоха. » Ночь перед отъездом.
1. Полное название.
Ночь перед отъездом Боромира на совет в Ривендейл.
2. Участники.
Боромир, Фарамир.
3. Время и место действия.
Время: см. название.
Место: замок Наместника.
4. Основная суть.
Что-то нужно иногда успеть сказать или сделать перед тем, как расстанешься с важным для тебя человеком.
Отредактировано Боромир Гондорский (2010-07-23 20:19:41)
Пир по случаю отъезда старшего сына наместника Гондора на Совет в Ривенделл длился уже больше двух часов. Фарамир устало опустил веки. Факелы нещадно чадили, вызывая резь в глазах. Собравшаяся на праздник гондорская знать с удовольствием поглощала изысканные явства, от которых ломился стол, запивая их не менее изысканным вином из личных погребов наместника и банальнейшим элем. Стоявший же рядом с Фарамиром кубок был пуст.
То с одной, то с другой стороны раздавались радостные тосты уже порядком захмелевших гостей, наперебой восхвалявших старшего наследника Гондора, и расточая поздравления довольно улыбающемуся наместнику.
Фарамир поморщился. Да, поначалу слова этих людей претендовали хоть на какую-то искренность. Теперь же это был всего лишь повторяющийся набор звуков, выговариваемый с одной и той же интонацией, не имеющий за собой настоящих чувств.
Повернувшись в сторону сидевшего рядом с отцом Боромира, он чуть заметно усмехнулся. Брат выглядел абсолютно счастливым. Похоже, он действительно не замечает в этих сладких речах фальши. О, разумеется, невольной, но от того не более приятной.
---- Начало эпизода.
Боромир сидел по правую руку с отца и на данный момент был уже изрядно нетрезв. Надо сказать, по наследнику наместника этого почти не было заметно - со своего места он встал, твердо держась на ногах и язык у воина отнюдь не заплетался, когда мужчина произнес довольно краткую ответную речь:
- Мне воистину приятна вера в меня народа Гондора! Обещаю не обмануть ваше доверие и вернуться из Ривендела с новой надеждой для нашего города!
Подняв уже пятый по счету тяжелый кубок, полный терпким и очень крепким вином, военачальник армии Гондора осушил его залпом, до дна, во славу своей родины и ее жителей. Надо отметить, он уже порядком утомился от всех этих заздравных речей в свою честь и в честь процветания Наместника, и теперь был полон решимости наконец отправиться на отдых.
Взгляд потемневших глаз Боромира упал на брата. Тот казался тоже довольно утомленным. Насколько Боромир знал, ему не были очень уж по нраву подобного рода пирушки... дождавшись, пока гости вновь заговорят о своем, мужчина мягко подошел к брату, оперевшись на стол рядом с ним.
- Вижу, ты тоже устал? - с улыбкой поинтересовался он. - Тогда, может, покинем всех этих вельмож и ты проводишь меня до покоев? А то, опасаюсь, придется мне вовсе уж идти туда, держась за перила...
Фарамир с усталой улыбкой - иначе нельзя, иначе посчитают, что он не рад за брата - наблюдал, как Боромир благосклонно принимал эти речи, под конец осчастливив присутствующих ответной благодарственной речью. Его наметанный глаз моментально определил, что брат уже хорошо под хмельком. Мужчина скрипнул зубами. Именно когда он собирался поговорить с братом серьезно... Боромира и так было непросто в чем-либо убедить, а сейчас задача только усложнилась.
Он так задумался, вперев взгляд в стол, словно надеясь увидеть там подсказку, как лучше начать разговор, что не заметил, как Боромир легко, словно и не выпил ни капли, встал и направился к нему. Очнулся он только тогда, когда брат оказался рядом, опершись на стол широкой ладонью. Подняв на Боромира все еще затуманенные мыслями глаза, он лишь через несколько секунд уловил смысл сказанного братом. В голове мелькнула мысль: "Вот отличная возможность поговорить спокойно!" Вслух же произнес:
- Конечно брат. Тебе действительно надо отдохнуть... - тут он запнулся. - Перед дальней дорогой.
Но стоило ему подняться, как общий гомон перекрыл сердитый голос отца:
- За весь пир я ни разу не слышал твоего голоса, Фарамир. Многие люди пришли на этот пир лишь для того, чтобы восславить твоего брата, и ту миссию, которая на него возложена. А ты, его собственный брат, не найдешь для него даже одного теплого слова. Полагаю, ты обязан, - последнее слово отец выделил особо, со значением посмотрев на своего младшего сына. - Произнести в его честь тост.
Гости, до этого момента жадно внимавшие каждому слову, согласно загудели, выражая одобрения справедливой воле Наместника. Те, кто знали о невеликой любви Денетора к своему младшему сыну, предвкушали веселенькое зрелище, те же, кто об этом не догадывался, восхищались мудростью и благородством отца, указавшего сыну на несомненно невольную ошибку.
Фарамир мысленно застонал. Отец знал, как ударить побольнее. И именно сейчас. Вымученно улыбнувшись, он принял кубок, полный вина и повернулся к брату.
- Я пью этот кубок за будущего наследника Гондора и его миссию, которая, несомненно, благополучно завершиться и принесет нашей стране еще большую славу. За тебя, брат.
С этими словами он одним глотком осушил полный до краев кубок. Вино прочертило внутри него огненную дорожку, растекшись по телу мягким теплом. Кинув незаметный взгляд на отца, Фарамир увидел, что Денетор благодушно улыбается. От поднявшейся на секунду волны ярости, потемнело в глазах, пальцы с такой злостью сжали опустевший кубок, что побелели костяшки пальцев. Но все прошло, и эта мимолетная вспышка, похоже, ускользнула от внимания присутствующих.
Боромир не удивился напору отца. Он только нахмурился, услышав его недобрую речь, обращенную к брату. На самом деле старший из братьев знал, что Денетор любит младшего... но иной раз недоумевал, почему так редко проявляет к нему теплые чувства. К слову сказать, по мнению Боромира, Фарамир был куда ближе отцу, чем он сам... должен был быть ближе. У наместника было гораздо больше общего с младшим своим сыном, нежели с первенцем. Но чужая душа - потемки, и Боромир не стремился проникнуть в помыслы Денэтора. Он только считал, что тот еще поймет, что зря так строг с Фарамиром.
Когда брат произнес тост, военачальник Гондора не заметил, как побелели пальцы родича, сжимавшие кубок. Обратил внимание лишь на то, что голос Фарамира был, как в большинстве случаев, спокоен - и про себя подивился железной выдержке брата. Он мог представить себе, насколько слова отца уязвили младшего. Все же Фарамир был его братом и они не мало знали друг о друге.
В ответ на слова младшего старший отвесил полушутливый поклон: пить он более был, кажется, не в состоянии. Иначе наутро грозила так загудеть голова, что он сам будет рад остаться мирно отлеживаться дома.
- Спасибо тебе, родственник, на добром слове. А теперь, дорогие гости, мы с Фарамиром откланяемся: завтра мне в путь и я хотел бы получить от своего рассудительного брата пару добрых напутствий.
Он положил тяжелую ладонь на плечо мужчины и широко улыбнулся гостям, чтобы не было сомнений: ему жаль их покидать, но разговор с братом важен.
Ладонь брата на плече странным образом успокаивала, усмиряя недостойный взрослого мужчины гнев. Глянув искоса на четкий профиль, Фарамир подумал, что со временем Гондор получит достойного Наместника. Мужчина искренне радовался тому, что власть наследует не он. Предводитель следопытов не ощущал к власти ни малейшей тяги, довольствуясь своим нынешним положением.
Брат не шутил, до своих покоев он, если бы и добрался, то не раньше утра. Не то что бы он был настолько пьян, но радость от получения столь важной миссии, открытая радость и гордость им отца, хвалебные речи гостей, усталость и не так уж много вина сыграли с Боромиром дурную шутку. Твердо держась на ногах, он, тем не менее, незаметно для окружающих, не столько обнимал, сколько опирался на младшего брата.
Под радостные крики знати, которой, не иначе, понравился его незамысловатый, зато искренний, тост, в обнимку с братом он направился к выходу из Главного Зала, стараясь идти помедленней, хотя больше всего ему хотелось молниеносно выскочить из зала, увлекая за собой брата.
С каждым шагом Фарамир делался все мрачнее, размышляя, как бы начать неприятный - он знал это - для брата разговор. Проклятый выход, казалось, только отдалялся. Но вот и двери. Фарамир облегченно вздохнул, предвкушая как через долю секунды человеческий гомон будет отрезан от его слуха толстыми створками дверей.
Отредактировано Фарамир Гондорский (2010-07-25 20:25:49)
Не без труда дошагав с помощью брата до своих покоев, Боромир, тем не менее, прилагал максимум усилий, чтобы верно держаться на ногах. Наконец тяжелые двери его комнаты оказались совсем рядом и старший из братьев одним движением распахнул их, с радостным смехом, почти по-детски непосредственным, упал на кровать, широко раскинув руки.
- Ох, Фарамир! Мне стоит тебя поблагодарить. Без тебя я бы вряд ли смог вырваться от этих желающих мне добра людей, - он снова рассмеялся, с долей веселого лукавства глядя на младшего. - Однако, ты весь праздник выглядел чересчур мрачным. Неужели все еще настолько хочешь ехать сам?..
Он примолк, смех оборвался, Боромир нахмурился, садясь на постели и глядя на брата. Он все еще надеялся, что тот улыбнутся в ответ и скажет, что его мрачность вызвана лишь усталостью на пиру и, может быть, вечным недовольством отца... Объяснять, почему он хочет ехать сам, Боромир не желал. Ни опять вещать что-то в духе "Должен ехать наследник", ни оглашать более-менее истинные причины своего решения.
Мужчина опирался ладонями на кровать, глядя на брата снизу вверх. Он чуть запрокинул голову и рыжевато-русые волосы рассыпались по плечам. Вино горячило кровь, мешая собраться с мыслями. Менее всего военачальнику хотелось перед самым отъездом повздорить с братом - только оттого, что у него, видите ли, не хватает слов.
В вопросе красноречия ему, пожалуй, было бы, чему поучиться у Фарамира. Ему убеждение давалось куда как проще.
Путешествие до покоев Боромира по коридорам, освещенным неверным светом факелов, прошло мимо внимания младшего сына Наместника. Ноги привычно двигались в нужном направлении, рука, обнимавшая брата за талию, поддерживала того, не давая сбиться с шага, пошатнутся. Мозг продолжал лихорадочно работать, не выдавая, однако, ни одной утешительной мысли.
Фарамир и не заметил, как они добрались до покоев брата. Войдя вслед за ним в широко распахнутые наследником Гондора двери, он плотно прикрыл их за собой. Ему было нелегко решиться на этот разговор, и он вовсе не хотел, чтобы им помешали. "Ха," - грустно подумал он. - "Ты ведь этого хочешь. Хочешь, чтобы вам помешали. А знаешь почему? Ты боишься. Боишься, что собственный брат назовет тебя трусом."
Боромир же, не замечая странного молчания брата, который так и застыл на пороге, прислонившись спиной к закрытым дверям, весело повалился на постель, раскинув руки и явно наслаждаясь избавлением от докучных гостей. Благодарственные речи предводитель следопытов благополучно пропустил мимо ушей, все еще погруженный в свои невеселые мысли. Но последняя фраза причинила ему легкую боль, как от укола кинжалом, заставив очнутся от задумчивости. Всего лишь осторожное касание, словно предупреждение.
Медленно подняв взгляд, Фарамир в упор взглянул на уже сидящего на постели брата. Расслабленная поза, волосы, в свете единственного факела вспыхивающие быстрыми и неуловимыми рыжими искрами, внимательный взгляд чуть замутненных вином и усталостью серо-голубых глаз... И недовольное выражение лица. Это плохо. Он не хотел злить брата раньше времени.
- Что ты, брат, - он поднял ладони в отрицающем жесте, для убедительности медленно качнув головой. - Я ведь говорил тебе, что не желаю принимать на себя такую важную миссию. Да, не спорю, сначала мне очень хотелось поехать. Но по здравым размышлениям, я оставил всякие мысли по этому поводу. Ехать следует тебе, как наследнику и военачальнику. Но..."
Фарамир часто пребывал в каких-то своих размышлениях, чем иногда раздражал Боромира, когда тот пытался обратить на себя внимание брата какой-нибудь шуткой, к примеру. Однако в большинстве случаев Старший снисходительно относился к некоторой отрешенности и с уважением - к задумчивости брата. Теперь же, кажется, наследнику престола удалось довольно быстро выдернуть родственника из плена его собственных мыслей. Однако реплика Фарамира ясности в их слегка напряженный диалог не привнесла.
- Но?.. - чуть настороженно, стараясь, чтобы голос звучал твердо, проговорил Боромир, все еще неотрывно наблюдая за братом. Получив отрицательный ответ на свой вопрос, он несколько успокоился и позволил себе опрокинуться спиной на кровать вновь - в его хмельном состоянии так было гораздо удобнее вести беседу и вообще размышлять.
Фарамир казался, меж тем, не просто мрачноватым. Его словно что-то угнетало изнутри, давило на душу, сковывая ее железными тисками. Но что?.. Старший пока не представлял, но жаждал узнать, в чем же дело.
"Неужели отец остался снова им чересчур недоволен?.. Но он почти не говорит со мной о нем... тогда... что же? Что с тобой, младший мой брат, который ни в чем не уступит мне, и с которым мне в чем-то никогда не сравниться?.. Что так гнетет тебя, друг мой?.."
Вслух он ничего этого так и не произнес, и лишь со сдерживаемым нетерпением ждал ответа, ни слова не говоря и пристально глядя на невеселого мужчину возле своей постели.
Чувству спиной твердость и прохладу двери, Фарамир устало прикрыл глаза. Он чувствовал себя как в юности, после воинской тренировки, когда ноет каждая мышца, а ноги дрожат и подкашиваются. Долгий день, наполненный предотъездной суетой, приемом знатных гостей, с каждым из которых надо было перекинуться хоть парой слов, дабы не нарушать законов гостеприимства, сам пир, большая часть которого прошла как в тумане... И страх. Страх, что брат его не поймет, посмеется над ним.
Решительно оттолкнувшись от такой надежной опоры - двери - младший сын Наместника преодолел расстояние до кровати, на которой привольно раскинулся старший брат в ожидании продолжения, отметив, что ноги плохо держат. Присел на край постели и принялся изучать каждую щербинку в каменном полу. Кляня себя за нерешительность, несколько минут сидел молча, спиной чувствуя вопрошающий взгляд брата. Медленно вдохнул, затем выдохнул и повернулся лицом к Боромиру.
Тот лежал, закинув руки за голову и терпеливо ждал, когда же, наконец, младший решится заговорить.
- "Ты помнишь тот сон, который нам приснился?" - медленно произнес он, тщательно подбирая слова. Внимательно заглянул в глаза, ожидая ответа.
- Сломал свой верный меч Элендил,
В бою себя не щадя.
А Исилдур в том бою добыл
Проклятие для себя.
Но в Имладрисе скуют опять
Сломанный меч вождя,
И невысоклик отважится взять
Проклятие на себя.
Нараспев проговорив слова пророчества, явленного во сне обоим братьям, Боромир едва заметно усмехнулся.
- Я очень хорошо помню, как потемнели небеса Востока, и молнии разорвали небесную черноту там, вдалеке... еще я помню, что на Западе тогда сияло яркое солнце. Такое, словно отблеск чистой стали - глаза болели, когда я смотрел на него... и я подумал тогда - неужели пробил последний час Гондора?.. Последний час... великой надежды?
Последние слова он словно произнес сам для себя, уйдя куда-то глубоко в размышления, и перед ним, как наяву, вставал яркий призрак того ужасающего и непонятного видения, что было явлено во снах ему и брату. Наконец, стряхнув с себя пепел раздумий, Боромир посмотрел на брата. В расширенных зрачках военачальника Гондора читался вопрос.
- Почему ты спросил об этом сейчас?
Голос мужчины прозвучал чуть хрипловато, он мягко дотронулся до плеча брата, не то стараясь успокоить, не то просто желая коснуться родного человека.
Фарамир внимательно слушал и ему казалось, что в голос брата, уставший и чуть заплетающийся, тонкими струйками вливается другой голос. Тот самый, из сна. Негромкий, но полный такой силы, что у младшего сына Наместника темнело в глазах. Зловещие слова, казалось, неподвижно висели в воздухе даже тогда, когда Боромир замолчал.
Минута томительной тишины, в которой мужчина отчетливо слышал биение собственного сердца, частое и неровное.
- Что ты почувствовал тогда, во сне? - голос предательски дрогнул, но предводитель следопытов сумел справиться с собой. - Я помню страх, охвативший меня при первых звуках Голоса.
Голос его прервался, но, ощутив осторожное ободряющее прикосновение, уже спокойнее продолжал:
- Этот сон приснился нам не вчера, и у меня было время все тщательно обдумать. Отбросить шелуху первичных ощущений и чувств, прошедших так же быстро, как весенний дождь. Я чувствую недоброе, брат, - он накрыл широкую ладонь брата своей, крепко, до боли, стискивая запястье. Голос упал почти до шепота. - Мне страшно брат. За тебя. Я не представляю своей жизни в этих стенах, когда рядом не будет тебя. Заклинаю, брат, не уезжай.
- Фарамир...
Старший брат смотрел на младшего с долей изумления. Он вновь сел на кровати, ощущая стальную хватку Фарамира на своем запястье, так отчаянно сжимаемом пальцами мужчины. Казалось, все было во сне, не наяву. Всегда напутствуя друг друга быть осторожнее, они никогда не позволяли себе вести разговор именно в таком ключе. Долг превыше всего - и это было верно и правильно. Что же за лютая тревога, черная и мрачная, заставила Фарамира просить брата остаться? И почему...
Почему он, Боромир, именно сейчас чувствовал за собой такую вину, словно своим отъездом он предавал младшего?
- Фарамир, народ Гондора нуждается во мне, - военачальнику не без труда дались эти слова. Но он не мог не сказать их. - Мы... недолго продержимся, хоть и будем стоять насмерть. Гондору не нужна помощь, но... добрый совет нам всем необходим, тебе ли не знать. Отец все мрачнее и я... Я должен поехать.
Внезапно мужчина пристально посмотрел на брата и крепко обнял его, повалив с собой на кровать, а спустя мгновение уже наклонился над ним, улыбаясь своей открытой, пусть и чуть напряженной сейчас улыбкой.
- Но я сделаю все, чтобы вернуться. Чтобы не оставить тебя одного, братишка.
В его голосе звучало озорное лукавство, но оно мешалось с бесконечным теплом по отношению к брату.
Высказав все, что тяготило его уже не один день, Фарамир ощутил странное спокойствие. Даже некоторую опустошенность. Он сказал все. Он не будет уговаривать и просить. Это было непорядочно по отношению к брату, который ни за что не откажется от уже принятого решения, но будет терзаться чувством вины, по отношению к нему. С каким-то отстраненным равнодушием Фарамир подумал, что примет любое решение брата. Он и боялся по большей части не того, что Боромир уедет, а того, что он уедет так и не услышав тех слов, что прозвучали несколько секунд назад. Не зная, как сильно он за него тревожиться.
Когда брат заговорил, младший сын Наместника закрыл глаза, слушая родной, чуть хрипловатый голос, мысленно соглашаясь с каждым словом. Все это он прекрасно знал, но сейчас слова, произносимые братом, обретали новую силу, успокаивая и вселяя, пусть не уверенность, но надежду.
Наступившее затем молчание длилось несколько секунд, как вдруг Фарамир почувствовал крепкие объятья, а в следующий миг он очутился лежащим на спине. Не успев подивиться такой быстрой смене положений, он с изумлением и радостью слушал слова Боромира, его обещание вернуться.
Серые глаза, с глубоко запрятанным голубым отблеском смотрели с теплотой, которой Фарамиру порой так не хватало. Протянув руку, он коснулся щеки мужчины.
- Я люблю тебя, брат.
Боромир знал, что говорил. Знал, и в его словах не было и толики неправды. Он только что сказал, что сделает все, чтобы вернуться, - и сделает. Вернется ли... что ж, пусть Судьба сама рассудит, жить ему, или умереть. В конечном итоге, то было не первое опасное путешествие. Волков бояться - в лес не ходить...
Слова брата застигли его немного врасплох. Боромир как-то привык, что они с младшим говорили друг другу эту фразу - "Я люблю тебя" - крайне редко, и уж далеко не перед каждым походом. Но сейчас слова сопроводились нежным прикосновением, на удивление приятным, и прозвучали по особенному... мягко. С некоторым удивлением посмотрев на Фарамира, глядя в его серые, с зеленоватыми всполохоми глаза, старший откликнулся, улыбаясь:
- И я тебя люблю, Фарамир.
Чуть прикрыв глаза, мужчина улыбался, радуясь незамысловатой ласке брата, перебирая рассыпавшиеся по покрывалу волнистые пряди с мягким рыжеватым отливом, так похожие на его собственные.
- Не бойся за меня, братишка. Я сумею постоять за себя.
Чуть помолчав, Боромир добавил - уже более вдумчиво, но словно играя со словами.
- Да, я люблю тебя. Брат.
Странно, но никогда еще Фарамир не чувствовал такого покоя и умиротворения. Прохладный ночной ветер врывался в окно, дразня пламя факела своими дерзкими прикосновениями. Пламя танцевало, стараясь увернуться от холодных ладоней, рождая в своем танце причудливые тени. В покои не доносилось никаких посторонних звуков, а негодник-ветер приносил терпкие запахи цветов, трав и земли, щедро напоенных июньским солнцем.
Мысли ворочались медленно и неохотно, уловив в первую очередь не слова, а тон, которым они были произнесены. Теплый, как нагретая жарким солнцем земля, по которой так приятно пройтись босиком.
Пальцы продолжали скользить по гладкой коже, лаская. Взгляд скользил по лицу, отмечая легкие морщинки вокруг глаз, более глубокую, пересекающую высокий лоб. Не смотря на то, что сейчас Боромир улыбался, она никак не хотела разглаживаться. Глаза, в гневе темнеющие подобно грозовым тучам, но сейчас безмятежные, как майское небо. Жестко очерченный рот, казалось, неспособный улыбаться, но смягченный сейчас искренней и теплой улыбкой. Фарамир вглядывался в родное лицо, в который раз поражаясь, до чего они похожи, и с удивлением отмечая про себя, что никогда еще не видел брата таким спокойным и безмятежным.
Отредактировано Фарамир Гондорский (2010-07-24 00:20:32)
Боромир, казалось, думал о чем-то своем, но на самом деле все его мысли сейчас были сосредоточены на брате, за которым он наблюдал. Тот казался до странности беззащитным сейчас - не слабым, нет, но уязвимым. Его хотелось закрыть собой и, в самом деле, не уезжать. А еще, по делу, следовало бы лечь спать - завтра предстояло начало долгого, долгого пути. Но... что-то мешало. С одной стороны, это было нежелание расставаться с братом немедленно. С другой - нечто совершенно странное. Кровь словно медленно закипала в венах, алкоголь довольно сильно туманил рассудок. Нежность к младшему затопила сердце внезапно, сделавшись совершенно необходимым чувством.
Боромир провел пальцами по щеке брата, затем аккуратно погладил открытую шею брата, заправил ему за ухо волнистую прядь. И мягко коснулся губами лба мужчины.
- Ты ласков со мной, - негромко и чуть хрипловато проговорил старший, улыбаясь краем губ - немного судорожно, но не замечая этого. Казалось, ночи не будет конца, и они с братом так и останутся лежать на этой постели, не разлучаясь ни на миг, ни навеки. Поход обещал быть очень опасным, и эта опасность была неотвратимой. Сердце подсказывало - угроза исходит от чего-то, превосходящего понимание человеческого разума, от чего-то неведомого, но очень опасного. И он, Боромир, не знал, верить этому предчувствию, или это лишь говор упрямой души, несмотря ни на что желающей быть рядом с близкими людьми, не пускаясь ни в какой проклятыми Валарами поход. Военачальник Гондора слегка тряхнул головой, отгоняя прочь непрошеные сомнения. И склонился над братом вновь, испытующе на него глядя. Он отмечал в его глазах спокойный блеск, сменивший недавнюю тревогу, взглядом очерчивал линию красивого, благородного профиля. Взор потемневших глаз скользнул, отмечая, по линии сомкнутых губ Фарамира.
Прикосновение широкой сильной ладони заставило Фарамира вздрогнуть. Пальцы скользнули по щеке, потом ниже. Взгляд брата был затуманен, но в нем причудливым образом смешивалась эта, несколько мечтательная, дымка и нежность, столь редко появляющаяся в его глазах. Но Фарамир знал, она есть. Там, глубоко внутри, незаметная для окружающих, но иногда прорывающаяся наружу. Вот как сейчас.
Предводитель следопытов улыбнулся, на душе стало легко от этого теплого любящего взгляда. Словно в ответ на эту улыбку, брат наклонился, коснувшись губами его лба. Фарамир глубоко вздохнул, закрыв глаза и наслаждаясь ощущениями. Знакомые с детства, они тем не менее, странно волновали и будоражили.
Хрипловатый голос вырвал его из блаженной расслабленности. Слова, поразившие бы своей откровенностью в любое другое время, воспринимались как самые естественные. Губы тронула легкая улыбка. Глядя в потемневшие серо-голубые, словно зимнее небо в ранних сумерках, глаза, Фарамир легонько качнул головой в отрицающем жесте.
- Не более, чем ты со мной, брат. И гораздо меньше, - печально вздохнул мужчина. - Чем ты того заслуживаешь.
- Тогда... - Боромир довольно долго молчал, не позволяя себе закончить фразу, оглаживая горячими пальцами кожу брата. Спокойное лицо Фарамира завораживало его, заставляя старшего из братьев неотрывно следить за младшим, не позволяя себе пропустить ни один жест, ни одно словечко. В душе подняла голову какая-то странная, хищная напряженность. Воин усмехнулся сам себе, размышляя - как-то отстраненно - над тем, что ему еще никогда не приходилось ощущать ничего подобного по отношению к Фарамиру. А вот сейчас все это как-то даже само собой разумелось. Старший сын Денэтора вновь поцеловал брата, задумчиво, на сей раз - в уголок рта. И таки завершил свой вопрос: - Тогда чего же я заслуживаю?..
Он шепнул это практически на ухо Фарамиру, невольно касаясь губами нежной кожи, тепло выдыхая и проводя широкой ладонью по волосам мужчины.
Июньская ночь щедрыми порциями вливала в оно бодрящую прохладу, но по телу разливался сухой жар. Что было тому виной: тот единственный кубок вина или взгляд брата, Фарамир не мог сказать.
В голове мелькнула мысль, что завтра рано вставать и им обоим надо выспаться. Мелькнула и пропала, под внимательным изучающим взглядом. Было просто немыслимо сейчас просто встать и уйти. Немыслимо и... неправильно. Откровенно говоря, Фарамир серьезно сомневался в том, что за пределами этой комнаты все еще существует остальной мир. Для него он сконцентрировался тут, ограниченный пятном неверного света факела.
Следующий поцелуй сорвал с его губ легкий вздох. Ладонь, касавшаяся горячей щеки брата, скользнула на затылок, запутавшись по пути в густых и тяжелых прядях. Прозвучавший вопрос приковал его взгляд к губам, умевшим быть сурово сжатыми, искренне улыбаться и... целовать, как сейчас.
- Я даже не знаю, как это выразмть, - мужчина смущенно улыбнулся. - Боюсь, что люблю тебя меньше, чем должно, брат. Меньше, чем могу и хочу.
Он лежал, ощущая теплое дыхание Боромира, и ожидая реакции на свои слова.
Отредактировано Фарамир Гондорский (2010-07-25 23:10:20)
- Меньше, чем можешь и хочешь? - в голосе мужчины прозвучала нотка удивления. Он чуть приподнялся, опираясь ладонью на постель, глядя на брата сверху вниз. - Что ты можешь... и чего же хочешь?
В глубине сознания Боромир понимал, что говорит, кажется, что-то не то и допытывается от Фарамира ответов на вопросы, которые и задавать-то не следовало. Но он их уже задал - и теперь ждал слов родственника. Ждал с какой-то алчностью и болезненным любопытством, пристально наблюдая за Фарамиром. Тот... улыбался. До странности застенчиво, как-то смущенно. Это вызвало новый приступ почти болезненной нежности и... желание, заставившее Боромира почти испугаться самого себя: ему отчего-то отчетливо показалось, что, поцелуй он эти губы сейчас, и удастся поймать эту улыбку, увезти ее с собой, словно талисман на удачу в дальней дороге. Пожалуй, если бы не большое количество алкоголя в крови, военачальник и впрямь отшатнулся бы, убоявшись собственных мыслей. Но... вино делало свое дело: он никуда не ушел, даже не отодвинулся. Просто сжал в кулаках покрывало, склоняясь над братом.
В любой другой момент удивление брата позабавило бы Фапамира, сейчас же он лишь коротко вздохнул. Ах, не об этом собирался он поговорить с ним, но слова сами соскальзывали с губ. То, что давно его мучило, то, чему он сам не находил объяснения.
С детских лет он с обожанием смотрел на старшего брата. Рано потеряв мать, он мало скорбел о ней, лишь сильнее привязавшись к Боромиру. Все детство, отрочество и юность они провели рядом: занятия, тренировки, совместные прогулки и шалости... У младшего сына Денетора не было более близкого человека.
И сейчас... Сейчас они должны были расстаться. Расстаться, Моргот знает на какое время. Недобрые предчувствия вновь закрались в сердце. А брат, меж тем, ждал ответа. "Валлары, как тяжело выразить словами то, о чем сам понятия не имеешь, но что зудит, как шмель, застрявший в цветке.
Взгляд скользнул по суровому лицу, смягченному теплой улыбкой. "Что ты можешь... и чего же хочешь?", всплыли в голове только что прозвучавшие слова. Пальцы решительно надавили на затылок, притягивая русую голову. Губы нерешительно коснулись плотно сомкнутых губ, впитывая сладкий и терпкий вкус вина, делясь дыханием, как последним глоткои воды.
Потемневшие глаза Боромира изумленно распахнулись, когда брат поцеловал его. Поцеловал так, как сам Боромир стал бы целовать только женщину - в губы. Мир будто переворачивался с ног на голову...
И что самое удивительное. Поцелуй Фарамира был ответом на его, старшего, вопрос... неужели брат... давно этого хотел? Но разве все происходящее не противоестественно, не... неверно? Неужели Фарамир, с его рациональным мышлением и сдержанностью, действительно желал, чтобы так было?..
Вопреки последним заверениям здравого смысла, что брата, да и самого себя, нужно немедленно остановить, сейчас же и любым способом, Боромир только закрыл глаза, целуя мужчину в ответ, мягко углубляя поцелуй и этим делая его более страстным. Руки сами собой легли на талию предводителя гондорских следопытов, и Боромир оказался лежащим на брате, ощущая даже сквозь одежду тепло его тела. Самого военачальника уже начинал снедать сладкий жар, и он сам поразился, с какой готовностью тело откликнулось на незамысловатую ласку. Ладони с талии соскользнули на узкие бедра Фарамира, сжимая их.
Что же с нами творится, братишка?.. Неужели... это только стремление быть ближе?.. Что тобой руководит сейчас... ах, знать бы...
Фарамир не собирался останавливаться, только не сейчас. Он так долго к этому шел, не сознавая, что так мучает его. И вот он ответ. Мысль, слабенькая но цепкая: что если брат оттолкнет его? "Нет, нет..." Он не знал, была ли это мысль или слова, которые он выдохнул во все еще сомкнутые губы брата.
Словно в ответ на его страстный призыв, плотно сжатые губы разомкнулись, смягчаясь и отвечая на поцелуй. Сильные руки скользнули вдоль тела, заставив вздрогнуть от необычного ощущения: словно тысячи иголочек легко коснулись кожи, отмечая путь горячих пальцев.
Тяжесть мужского тела вжимала в перину, горячие губы становились все требовательней. Тело горело, как в огне. Сухой опаляющий жар источали руки брата, тяжело легшие на бедра и легонько сжавшие их, его губы, дразняще-неторопливые и уверенно-безжалостные.
Ладони Фарамира соскользнули на широкие плечи, легли на широкую спину, даже сквозь плотную ткань ощущая как перекатываются под кожей крепкие мускулы.
Перед глазами плыли разноцветные круги, воздух, которого вдруг стало не хватать, вырывался вместе с короткими полувздохами, полустонами, смешиваясь с тяжелым дыханием брата.
Боромир целовал брата - самозабвенно, нежно, страстно, но пока еще довольно аккуратно, сдерживая горячее желание обладать - здесь, сейчас, немедленно. Будь он хоть немного трезвее - но нет. Человеческое сознание медленно, но верно угасало, оставляя почти животную страсть. Тихие стоны, горячее дыхание Фарамира сводили с ума его старшего брата, заставляя разум уходить куда-то в глубину души. Не без труда отстранившись, гондорец несколькими быстрыми движениями ловких пальцев расстегнул кожаный доспех брата, снимая его и занявшись завязками на рубашке Фарамира, но на полпути прервал это занятие, садясь на кровати и привлекая к себе мужчину, беря его за запястья и заставляя тоже сесть на постели. Выпустив левую руку родственника, он мягко взял предводителя следопытов за подбородок, отведя его голову чуть в сторону и приникая горячими губами к нежной уязвимой шее брата, касаясь ее вначале осторожными быстрыми поцелуями. Но скоро на смену осторожности пришло желание.
Боромир впился в светлую кожу жадным, горячим поцелуем, в запале оставляя темный след на шее брата, как бы отмечая его, и мягко проводя языком по месту поцелуя.
- Какой же ты горячий, брат мой...
Странно, но в голове не возникло ни единой мысли о том, что происходящее сейчас невозможно... Да что там, немыслимо! Не принято, отвратительно и безнравственно. То, в чем многие боялись признаться даже себе, наедине, в жаркой тьме ночи, произнося имя любимого лишь в сонном забытьи.
Но здесь и сейчас это было единственной возможностью существования для двух разгоряченных тел, странно четких и, вместе с тем, расплывчатых в отблесках неровного танцующего пламени. То, что есть, то, что должно. Жар, охвативший все тело, заставлял выгибаться, стремясь еще теснее приникнуть к чужой плоти. Почувствовать ее, слиться с ней каждым нервом, каждым мускулом. Слух странным образом обострился, ловя чужое прерывистое дыхание, негромкий скрип кровати, тихий стон, сорвавшийся с пересохших губ, и напрочь игнорируя все остальные звуки.
Ловкие пальцы скользнули по доспеху, торопливо распутывая и дергая завязки. Но вот доспех отброшен в сторону. А пальцы уже торопятся к завязкам рубашки.
Горячая полутьма ночи наполнена ожиданием. Ожиданием, сворачивающимся тугой спиралью где-то внизу живота. Спиралью, дрожащей от напряжения и готовой вот-вот освободиться.
Сквозь застлавшую разум пелену, Фарамир почувствовал, что брат отстранился и потянул его за собой, усаживая на постели. Последовавший за этим поцелуй заставил его широко открыть глаза, судорожно втянув в себя воздух. Валары, да как это? Холод зимнего снега и жар изначального пламени, сплетенные в единое ощущение.
- Дааааа! - крик вырвался из полуоткрытых губ, заметался между каменными стенами, дробясь на слабое эхо.
Все происходящее грозило свести с ума, в это трудно было поверить, и с этим трудно было смириться. Но вот ведь как странно все складывалось - и невозможное не просто казалось возможным, оно им и было. Неправильно? Какое там... Скорее, наоборот. Только так, как сейчас, и было верным, настолько же, насколько верно превращение куколки в бабочку, смерть цветов от холода и жар светлого пламени в холодной, темной, полной безымянных чудовищ глубине.
Вот только у чудовища на сей раз было имя, и звалось оно Желанием. То, что поглощало все остальные эмоции, делая меж тем некоторые из них отчетливее, ярче. Страсть, нежность, нарастающее возбуждение, алчность - сродни похоти.
"Он же твой брат..."
Эта мысль, словно в тумане, промелькнула и пропала, добавив, как ни странно, своим появлением масла в огонь.
"Кто еще может быть так близко, как не он?.."
Боромир едва заметно улыбнулся своим мыслям, вслушиваясь в голос младшего, последний раз проводя языком по месту поцелуя и, наконец, справляясь свободной рукой с завязками на рубашке Фарамира, запустив руку под тонкую ткань, оглаживая разгоряченное тело широкой ладонью, иногда задевая соски. Вторая рука властно легла на пушистый затылок брата, и Боромир вновь поцеловал его полуоткрытые от стонов и вскрика губы, поцеловал на сей раз сразу глубоко, требовательно, не оставляя никаких путей к возможному отступлению и словно вновь заявляя свое право на обладание мужчиной, который один казался ему нынче прекрасней всех женщин мира, прекраснее Валар и Вышних эльфов.
"Брат, брат, брааат!. Тот, кто был рядом всегда, сколько Фарамир себя помнил, предстал сейчас абсолютным незнакомцем. Это был одновременно и он, и не он. Лицо, знакомое до мельчайших черточек, до полутонов чувств, так похожее на его собственное. Лишь странный блеск в глазах младший брат видел в первый раз. Темное пламя, разгорающееся в глубине темных зрачков, менявшее родное лицо до неузнаваемости. Но именно этот блеск, жадный и ждущий, лишал воли и одновременно побуждал к действию.
Ладони, до этого безвольно лежавшие на коленях, коснулись широких плеч, обхватили шею. Зарылись в густые волосы, пропуская мягкие пряди между пальцами. Затем скользнули ниже, касаясь горячей кожи. Пальцы левой руки проследовали ниже, по широкой груди, остановившись на ремне, судорожно вцепившись в пряжку.
Прикосновение горячей руки брата к обнаженному телу, сорвало с губ Фарамира глухой стон. Шершавая, загрубевшая от долгого обращения с оружием, она нежно касалась чуть влажной кожи, заставляя тело гореть, словно в огне, плавиться, как мерзлый речной лед по весне.
Пальцы на пряжке сжались так, что побелели костяшки. Горячие губы, приникающие к твоим собственным. Настойчивые и требовательные, им невозможно не подчиниться.
Боромиру определенно нравилось срывать с губ брата эти легкие, слышимые стоны, смешивающиеся с дыханием во время поцелуя. Он далеко не сразу прервал его, вновь отстраняясь - на сей раз, затем, чтобы избавиться от верхней одежды. Быстро расправившись с застежками и стащив с себя доспех, мужчина остался лишь в легких штанах, сапогах и тонкой рубашке, прилипающей к влажной коже и повторяющей очертания поджарого тела.
Брат смотрел на него, впившись напряженными пальцами в пряжку ремня старшего, смотрел полубезумными, но такими родными глазами. Военачальник Гондора едва не застонал от нахлынувшего возбуждения. Фарамир казался таким... влекуще уязвимым, что останавливать все происходящее не было ни сил, ни желания. Боромир опрокинул брата на кровать, ложась рядом и неистово целуя губы, шею, ключицы, прикусывая иногда - легко - нежную кожу и почти сразу зализывая место укуса. Ладонь его меж тем "лодочкой" легла между ног младшего, и жар чужой плоти ощущался даже сквозь ткань штанов.
- Ты изумительный у меня, - шепот сам рвался с губ, и все, что он говорил, казалось Боромиру верным, правильным в своей абсурдности до последнего слова. - Такой... нежный... удивительно... и... ты словно...
Он не сразу договорил фразу, прервав ее очередным жарким поцелуем, но когда договорил - не очень уверенно, но с каким-то странным удовольствием:
- ... не первый день желал этого... прости, если я обидел тебя... Фарамир...
Тело ныло, сладко и обреченно, сдавая последние бастионы, словно осажденная крепость. Каждое прикосновение брата рождало спазм, сжимающий горло и извергающий из него новый стон, заставляющий тело мучительно вздрагивать, желая большего.
Когда Боромир с трудом отцепил судорожно сжатые пальцы брата от пряжки и принялся снимать собственный доспех, Фарамир неподвижно замер, ловя взглядом каждое его движение. Вот сильные пальцы дернули завязку, нетерпеливо и порывисто, не желая медлить. Кожаный ремешок нехотя поддался, уступая им. Один, второй, третий... Четвертый застрял, и Боромир с глухим рыком дернул его со всей силы. Треск разрываемой кожи и, тускло блеснув медью в свете факела, доспех с глухим стуком упал на пол.
Тонкая ткань рубахи плотно облепила рельефный торс, обрисовав крепкие мышцы груди и живота, четко обозначив соски.
Фарамир во все глаза смотрел на брата, словно заново открывая его для себя. В горле мучительно пересохло и он, глядя на крепкую шею брата в распахнутом вороте рубахи, покрытую испариной, подумал о том, какова на вкус эта нежно-золотистая плоть.
Легкий толчок в плечо, и спина ощущает прохладу и гладкость покрывала. Губы, то нежные и неторопливые, то жадные и порывистые. Тело, горящее от этих поцелуев в медленном безумном огне. И прикосновение. К средоточию жара, вмиг охватившего тела. Короткий изумленный то ли вздох, то ли стон. Тяжелая огненная волна, заставляющая вжиматься в ласкающую ладонь. До боли. До сладкой невозможной боли. И слова, позволяющие понять, осмыслить и принять.
- Да, брат, - голос звучит хрипло, не в силах унять дрожь возбуждения. - Я хотел... тебя.
Последнее слово сорвалось и повисло в тишине, наполненной горячим тяжелым дыханием двух мужчин.
Вы здесь » Tolkien&Slash » Третья Эпоха. » Ночь перед отъездом.
